- Ах ти сучий син – приговаривал отец, охаживая вожжами Тимоху. Я тобi покажу як курити! Ти у мене на все життя запам’ятаєш! Ти ж трохи сарай не спалив! Ще раз дізнаюся, що ти куриш, ноги з дупи видеру! Так і знай…
Отходив сына вожжами, Родион, спокойно повесил их на крюк и пошёл в хату обедать, рассуждая про себя:
- Хорошо, что вернулся домой вовремя, а то бы всё спалил этот курильщик. Уже сено занялось. И чего он курить начал, ведь ни я, ни старшие сыновья никогда не курили? Пусть теперь подумает курить или нет.
- Батько хорошо постарался, сил не жалел так, что я уже вторую неделю ем стоя и сплю на животе, — думал Тимоха. Курить совсем не хотелось. Кисет с табаком закопал в том же сарае и дал себе зарок на всю жизнь – не курить.
Так никогда и не закурил. Не закурил тогда, когда сбежал из Украинского села Деревины в Брянск, к старшему брату Павлу, чтобы работать у него в пекарне. Не закурил в Гражданскую, когда был связистом в Красной Армии, и после, когда работал электриком в Кремле по направлению от завода, ни в Отечественную и после войны, хотя в компании друзья всегда угощали папиросами. Не отказывался, брал папироску, закладывал за ухо и продолжал с ними неторопливую беседу.
- Как давно это всё было, но кажется, что совсем недавно батько охаживал вожжами, — думал дед Тимофей, рассказывая, сидя за столом, маленькой внучке про своё житьё-бытьё, а она всё спрашивает то одно, то другое. Ей всё интересно. Положит в рот, отколотый от большого куска, малюсенький кусочек сахара, запьёт чаем из блюдечка и опять спрашивает:
- Дедушка, расскажи, а почему ты убежал от мамы с папой?
- Хотел взрослым стать побыстрее и зарабатывать деньги, внучка.
- А папа тебя не догнал?
- Да, нет, не догнал. Мне уже тринадцать исполнилось, я быстро бегал.
- А когда мне будет тринадцать, я тоже быстро буду бегать, что ты меня даже не догонишь?
- Конечно, Нулёк, я уже совсем старенький буду. А ты разве хочешь от меня убежать?
- Не, деда, не хочу. Я с тобой буду всегда. Ты мне обещал много чего рассказать про себя, а ещё мы с тобой на луг собирались сходить. Ты же сам говорил, что надо лужайки проверить да Рекса спустить с цепи, чтобы побегал на воле. Забыл что ли?
- Не забыл, завтра приду с ночи, позавтракаем и пойдём, посмотрим, подросла ли рыба в лужайках (так дед называл маленькие озёра, оставшиеся после весеннего разлива Десны), искупаемся там и Рекса вымоем заодно. Ты допивай чай, да укладывайся в постель, а то утром рано придётся вставать.
- А ты гостинец от зайчика мне принесёшь утром?
- Конечно, если слушаться будешь, а то зайчик всегда спрашивает про тебя — чистишь ли ты зубы, умываешься, слушаешься ли…
- Дедушка, ты ему скажи, что я всё делаю и даже за водой хожу, ещё Рексу поесть к будке приношу, кошку Катьку от цыплят отгоняю, кур кормлю. Только петух Петька всегда на меня налетает, крыльями машет и клюёт, я его кормить не буду, — ответила внучка, а сама подумала, что такой вкусный гостинец от зайчика дед каждый раз после работы приносит, что вкуснее и не бывает. Это кусочек хлеба, кусочек сала, маленький кусочек сахара, а иногда луковицу или яблоко. И сразу всё съедается, как только дед достаёт газетный свёрток с гостинцем из рабочей сумки.
- Ладно, внучка, с этим рыжим Петькой я разберусь, больше он клевать тебя не будет. У нас другой петух подрос. Умывайся и укладывайся, а я на работу пошёл.
Дед ушёл, а внучка ещё долго ворочалась в постели, прижимая к себе единственную куклу – целлулоидного пупса, думала о деде, размышляя, почему дед её зовёт Нулёк, а бабушка, когда была жива, называла Алёнушкой, а все остальные зовут Леной. Она ждала, когда кто-нибудь из трёх маминых сестёр домой придёт, но, так и не дождавшись, уснула под говорящее радио. Это говорящее радио она терпеть не могла, особенно, когда выросла. Оно постоянно ей напоминало одиночество в пустом доме и страх, сковывающий всё тело, когда кажется, что из соседней комнаты выйдет какое-то чудовище…
***
- Уже весь город обошёл, продал почти все булочки, сейчас солдатикам занесу последние, немного примятые, по копейке за пару и назад в пекарню поспать несколько часов.
Солдаты всегда были рады Тимке. Подросток их не забывал и ежедневно приносил свежие булочки, а потом шёл с пустым коробом за плечами через весь город от самых казарм до Покровской горы и мечтал поскорее лечь поспать до обеда, а после опять с братом замешивать тесто, ночью выпекать, а с пяти утра разносить по своим клиентам. И так каждый день, без выходных. Только изредка брат отпускал на ярмарку поглазеть на заезжих артистов.
Как он радовался, убегая от родителей к старшему брату Павлу, что будет жить в городе, что заработает деньги, что справит себе новые башмаки и костюм, а потом будет работать на заводе, ведь он закончил в селе три класса церковно-приходской школы. Правда, отец не дал доучиться последний месяц, сказав, что уже достаточно, ведь научился читать, писать и считать, но пора землю пахать…
- Так быстро время летит, что не заметил, как и дедом стал. Внучка растёт смышлёная, ей всё интересно, постоянно о чём-то расспрашивает, а мне хоть есть с кем поговорить, ведь дети уже взрослые и у них свои дела: кто учится, кто работает, кто спортом занимается. Сын женат, работает, растит с женой и тёщей свою новорожденную дочку, редко заходит. Старшая дочь рассталась с мужем и далеко на Севере устраивает свою жизнь. А как ей там с маленькой дочкой? Ведь целый год промаялась без садика, подкидывая её на время работы то друзьям, то соседям… А мне хорошо с внучкой, удалось даже место получить в детском саду. Конечно, если бы была жива жена, то о садике и разговору б не было, ведь она души не чаяла во внучке. Но теперь приходится без хозяйки справляться…
Смена на главпочтамте длится двенадцать часов, а ночью вообще никто не заходит в аккумуляторную, поэтому мысли текут своим чередом, не мешая работе.
Всё здесь знакомо, ведь сам после освобождения города запускал в работу.
Благодаря своему командиру ещё с Гражданской, не успел дойти до Особого Отдела буквально несколько метров. Как он меня заметил, проезжая мимо, ума не приложу? А то бы ещё до сих пор лес валил где-нибудь там, где Макар телят не пас, если бы в живых остался…
- Нестеренко, стой! Тебя, как говорится, сам Бог послал! Что ты тут делаешь? У меня приказ: запустить в городе всю связь, а специалистов просто нет. Поступаешь в моё распоряжение без разговоров. Садись в машину, по дороге всё обсудим, ведь надо срочно приступать к работе,- и, не давая открыть рот своему бывшему связисту, майор затолкал его в машину.
- Пока жив, буду помнить своего командира и молиться за него. Выслушал историю моего первого и последнего боя в 41-м и сам решил все вопросы в Особом Отделе.
А что это был за бой, даже и сейчас страшно вспомнить.
Очнулся в темноте, придавленный чьим-то телом и засыпанный землёй. Кое-как освободился. Интересно, есть ли кто живой? Прислушался — голова гудит, кружится, тишина… Видимо, контузило. Надо как-то выбираться. Утром ещё отключал оборудование на «Арсенале», помогал грузить в эшелон, потом быстренько всех оставшихся рабочих собрали в отряд, раздали оружие тем, кому хватило и на западную окраину города сдерживать немцев. Последний эшелон с оборудованием и людьми успели отправить на Урал. Хорошо, что жена и дети тоже уехали.
Немцы появились неожиданно с другой стороны, обойдя город. И началось… Танки снарядов не жалели.
Может ещё кто уцелел, но пока не слышно. Потихоньку, пока не рассвело, стал ползти к Нижнему судку, наткнулся на одного раненого, оторвал от исподней рубахи кусок, перевязал, помог доползти до оврага. В овраге смогли встать на ноги и решили продвигаться к своим домам. Раненому в другую сторону. Разошлись. Главное, что к рассвету оказался дома. Можно расслабиться, отдохнуть и подумать, что делать дальше…
Сутки прошли, проснулся от детских голосов. Голову невозможно поднять, тошнота подкатывает. Долго не мог понять, откуда в доме дети, ведь сам провожал их в эвакуацию. Оказывается, что эшелон разбомбили недалеко от города, и чудом вся семья осталась жива, только двенадцатилетний сын сломал ногу, выпрыгивая из горящего вагона.
И началась непростая жизнь всей семьи в оккупации…
***
Тяжело было сохранить пятерых детей, особенно первую зиму, но все выжили. Старшие дети ходили на колхозное поле выкапывать из-под снега неубранную замёрзшую картошку. Принесут, обмоют и сразу на раскалённую печь, пока не растаяла. Получалось наподобие драников, только дети прозвали их лындиками. Для них это было как лакомство.
В самом начале войны, когда бомбили город, горели дома, магазины. Люди под огнём и бомбёжкой сметали с полок магазинов всё, что можно было ухватить и унести. Шёл с работы домой и, проходя мимо маленького магазина, увидел, что тот почти весь сгорел внутри и догорает бочка возле выхода, из которой продавец раньше накладывала соль. Затушил её. На дне была одна чернота. Притащил домой. Вот эта горелая соль помогла как-то выжить: сами солили еду и ещё обменивали на продукты. Весной очистил от пожарища несколько пустующих участков земли и засеял их ячменём и овсом. Сделал ручную мельницу, пекли свой хлеб.
Сын, когда встал на ноги после перелома, нанялся на работу к немцам на бойню. Помогал там убираться, а за эту работу получал после разделки мяса немного того, что немцы не употребляли в пищу: кишки, кровь, кости, иногда доставался не рождённый поросёнок. Вроде, кое-как справлялись с голодом. Но беда подкралась неожиданно.
Однажды, летом 1942 года пропала младшая дочь Люба. Ей было всего три года и она гуляла возле дома. Проходивший мимо немец, когда взглянул на маленькую белокурую девочку, то поразился тому, что она так похожа на оставшуюся в Германии дочку. Недолго думая, он унёс её с собой. Жена, выглянув из дома и увидев, что дочери нет, стала бегать по соседям, спрашивать. Сказали, что несколько минут назад проходил патруль. Жена дошла до коменданта города, объяснила ситуацию и дочка нашлась. Маленькая Любочка, умытая и переодетая в красивое платье, сидела в комнате у немецкого офицера и ела шоколад. Рядом стояла фотография семьи офицера, на которой была такая же маленькая девочка, похожая на неё. По приказу коменданта офицер вернул ребёнка. Но сколько нервов ушло, чтобы найти и вернуть младшенькую…
Всё пережили за два года оккупации, только вскоре после освобождения города жену посадили на пять лет за спекуляцию по доносу женщины, которая слёзно умоляла и уговорила продать немного дрожжей. Не возможно было доказать, что дрожжи сами покупали на рынке за большие деньги для себя. Никто не стал разбираться, принимать во внимание пятерых детей, остающихся без матери. По закону военного времени дали срок. Вышла жена на два года раньше срока, так как работала там и дённо, и нощно, зная, что младшенькой всего четыре года, а старшенькой пятнадцать. Пришла домой, как говорится, кожа и кости, ногу волочит – отнялась. Долго восстанавливалась, но здоровье было подорвано, поэтому и прожила мало, но внучку успела понянчить почти до трёх лет. А теперь я и за бабушку, и за дедушку…
Смена заканчивается, обещал утром пойти с внучкой на луг. Какое счастье видеть радость на её лице, когда они с Рексом играют в догонялки! Этот пёс очень злой, когда охраняет двор, а на лугу он сама доброта…
Сдал смену, вышел на улицу – солнышко светит и греет, день обещает быть жарким. Но ничего, до наступления жары проверим лужайки и вернёмся домой, а завтра на рассвете пойду на рыбалку.
Елена Краева.
Вы можете прочитать этот рассказ и другие мои произведения на сайте Проза.ру
Было интересно? Поделись с друзьями.